Глава 18
СЛОВО КОММУНИСТА

   Кабинет Изопеску был тесен и низок. Казалось, выбирая себе крохотную комнату, префект задался целью казаться в ней крупнее и внушительнее, а огромное кресло с высокой резной спинкой как бы дополняло это мнимое величие уездного правителя. Настольная лампа под рефлекторным абажуром бросала только небольшой яркий кружок света на середину стола, оставляя все прочее в полумраке.
   В ожидании Моргуненко префект пытался подавить в себе ярость и настроиться на более спокойный лад. Но это ему плохо удавалось. От мысли, что со следующим арестованным придется начинать все с начала, бросало в дрожь.
   - А, чёрт, нервы,- буркнул он и, достав из кармана глиняную бутылку с ромом, прямо из горлышка отпил несколько глотков. Горячая волна пошла по жилам. Нервы будто успокоились, но мысли продолжали скакать вкривь и вкось. Он закурил сигару, в надежде окончательно успокоиться. Но и сигара, как на грех, показалась травой. Эта проклятая девчонка со своим упорством вымотала душу.
   Моргуненко ввели. Префект отвернул от стола лампу, направив ослепительную воронку света на вошедшего. В дверях, в изодранной одежде, без шапки, стоял плотный, сильный человек с окладистой темнорусой бородой. На осунувшемся лице с припухшими веками лежали следы побоев.
   "Видно, хорошо поработали над ним мои ребята,- с удовлетворением подумал Изопеску. - Посмотрим, что это за орех, который до сих пор не могут раскусить".
   Префект молча указал на стул в двух шагах от стола. Но вошедший как будто не заметил этого жеста и продолжал стоять.
   - Садитесь, товарищ Моргуненко, - с оттенком наигранной любезности предложил префект.
   - Прошу развязать мне руки. Я не уголовный преступник, - потребовал учитель.
   - Развяжите арестованному руки.
   Когда жандармы освободили затекшие руки учителя и настороженно стали у двери, Владимир Степанович опустился на стул.
   Несколько минут стояла тишина. Изопеску перебирал какие-то бумаги на столе, с преувеличенным вниманием разглядывая их. На самом деле он напряженно думал о том, как и с чего начать. Думал, но ничего придумать не мог. Из головы не выходили эта девчонка со своим упрямством и сознанием своей правоты и этот долговязый парень с узкими прищуренными глазами, в которых кроме ненависти ничего нельзя было увидеть. И, разумеется, после допроса комсомольцев ему представился допрос Моргуненко делом весьма трудным. Перед ним стоял матерый подпольщик-коммунист, его идейный враг. Уж этого-то вовсе никакими посулами не задобришь и никакими угрозами не запугаешь. Он с этими коммунистами сталкивался не раз и очень хорошо знает их. Жандармский подполковник отлично понимал, что правда на стороне его врага. На его же, префекта, стороне в данный момент была лишь власть - физическая, грубая физическая сила. Он, конечно, не преминет ею воспользоваться, как крайней мерой, но эта мера по отношению к таким людям, как Моргуненко, не оправдывала себя, а вела лишь к одному исходу - смерти.
   "Трудно, чёрт возьми,- думал Изопеску,- куда труднее, чем строевому офицеру на фронте. Там знаешь, что перед тобой враг, которого нужно убивать. Вот и стреляй себе. А тут попробуй-ка!"-От этой мысли он даже вздохнул, но тут же спохватился и, подавив в себе эту пагубную склонность к размышлениям, начал с обычного вопроса:
   - Фамилия?
   - Моргуненко.
   - Имя, отчество?
   Моргуненко ответил.
   - Профессия? До войны, конечно. Сейчас у вас другая специальность, - с оттенком иронии заметил префект, искоса взглянув на сидевшего.
   - Я учитель истории.
   - И, как видно, пользовались среди ваших питомцев большим авторитетом?
   - Я могу только с гордостью подтвердить ваше предположение.
   "Фу, дьявол,- подумал Изопеску,- однако, с чего же начать?" Он посмотрел в бумаги на столе и, наконец, зацепился.
   - Скажите, как вам удалось воскреснуть из мертвых?- спросил он.- Ведь ваша жена сообщала нам, что вы погибли во время бомбежки еще в сорок первом году.
   - Да, мы тогда потеряли друг друга. Как раз были сильные бомбардировки и обстрелы мирных колонн немцами. Ну, она и решила, что я вместе со многими другими погиб.
   - А вы остались живы?
   - Как видите.
   - И вернулись обратно.
   - Вынужден был вернуться, - поправил Моргуненко.
   - В Крымку?
   - Нет. В один из районов области, где меня не знают.
   - В какой район?
   - Это не столь важно.
   - Но вы знали, что ваша семья находится в Крымке?
   - Позже узнал.
   - Почему вы боялись вернуться в Крымку к своей семье?
   - По некоторым, очень веским соображениям.
   - Именно?
   - Это не подлежит огласке, да и ничего не даст вам.
   - Все же мне, как представителю власти, не лишне было бы узнать, чем вы занимались в течение этих полутора лет.
   - Если я скажу, что стремился расположить к себе румынские оккупационные власти, вы мне поверите?
   Изопеску пристально посмотрел в лицо Моргуненко и понял, какой умный и непреклонный в своих убеждениях человек сидит перед ним. Он почувствовал, что окончательно потерял превосходство и власть над этим человеком, судьба которого сейчас зависела от него, Изопеску. Но отступать в его положении было нельзя. И он продолжал допрос.
   - Вы знали о положении вашей семьи?
   - Разумеется. Мне сообщили, что жандармы арестовали жену и старуху-мать и держали их в тюрьме как заложников за меня.
   - И как же вы отнеслись к этому? - прищурив один глаз, спросил префект.
   - Вы сами знаете, как должен относиться к вам человек, к которому в дом вошли чужие люди с намерением стать хозяевами, а настоящего хозяина, свободного человека, превратить в бесправного раба, в рабочий скот. Я считаю, что такой человек, не задумываясь, пойдет на любые жертвы, чтобы бороться и победить. Вот так думал и делал я. Так думают и делают миллионы советских людей, которым вы причинили зло. Советский человек, подчеркиваю, советский человек не выносит насилия над собой, поэтому он борется против вас и, несомненно, победит.
   - Я боюсь, что из вашего пророчества ничего не выйдет, - префект криво усмехнулся. - Какими же средствами вы надеетесь победить Германию и ее союзников? Уж не с помощью ли Америки или Англии?
   - Нет.
   - Тогда на что же вы надеетесь?
   - Только на свои силы. У нас их достаточно.
   - Ваша армия выдохлась и дальше не в силах сопротивляться.
   - А по-моему, положение на фронтах говорит другое. Немцы разгромлены под Сталинградом и отступают.
   Префект приподнялся, нервно побарабанил по столу пальцами. Он заметно терял терпение. В его план вовсе не входило вести этот политический разговор. И он решил повернуть его круче.
   - Послушайте, вы, фанатик, неужели вы не видите, что большевикам уже не вернуться к власти?
   - Вы считаете? - иронически спросил Моргуненко.
   - Не только я. Так думает каждый здравомыслящий человек. Сам ход событий показывает, что победит новый порядок в Европе под руководством Германии. Это сама история.
   - Простите, вы тоже историк?-спросил Моргуненко.
   - Нет. Я офицер румынской королевской жандармерии. Но я принимаю участие в создании этой новой истории.
   - А вы знаете, что эта история совсем не новая?
   Префект поднял брови.
   - Да, да. Это очень старая история. Помните, ее пытались когда-то творить немецкие псы-рыцари, потом польская шляхта. Позже Наполеон. Теперь же, забыв все прошлые горькие уроки, эту "новую историю" пытается повторить Гитлер со своими подручными.
   Префект постучал карандашом по столу.
   - Прекратите пропаганду. Вы мне лучше скажите, как вы очутились в Крымке и именно в тот момент, когда конвой увозил оттуда арестованных подпольщиков.
   - Накануне я узнал об аресте и хотел спасти неповинных юношей и девушек от зверской расправы.
   - Вы считаете их неповинными?
   - Разумеется.
   - Потому что вы довели их до этого. - Изопеску повысил голос.-По вашему наущению они занимались преступлениями.
   - Это не преступление. Молодые люди не хотели вам покориться, они привыкли к свободной жизни. У каждого из них было будущее, которое вы у них хотите отнять, превратив их в рабов. Вот они и борются против вас.
   - И вы руководили этой борьбой?
   - Я вам этого не говорил.
   - Может быть, скажете? Учтите, что это единственная возможность получить свободу и сохранить жизнь.
   Моргуненко едва заметно улыбнулся.
   - Мы это сами знаем, - продолжал префект, - но кто вами руководил? Ведь не один же вы тут орудовали?
   - О, это мы слишком далеко зайдем. Нам с вами пришлось бы потратить уйму времени, а у вас столько дел.
   - А вы расскажите коротко, без философии.
   Учитель пристально посмотрел на префекта.
   - Неужели вы думаете, что я вам скажу о том, что для меня дороже жизни?
   - Дороже жизни ничего не может быть, Моргуненко. Вы просто притворяетесь,- улыбнулся префект.
   - Плохо вы нас знаете, а если и знаете...
   - Вы лучше скажите мне, - перебил Изопеску, - руководство партизанщиной в Крымке шло отсюда?- он указал на карте зеленый массив савранских лесов.
   - Да. И отсюда тоже, - подтвердил Моргуненко.
   Изопеску прошелся несколько раз по тесному кабинету и остановился против учителя.
   - Покажите место, где находится это осиное гнездо и жизнь вам и вашей семье будет гарантирована. Мы умеем благодарить людей, которые нам помогают.
   - Но меня все равно убьют.
   - Кто?
   - Наши. За измену.
   - Мы отправим вас в Румынию и там вы будете в безопасности.
   Моргуненко недоверчиво глянул на префекта.
   - Вы мне не верите?
   Учитель пожал плечами.
   - Клянусь офицерским мундиром.
   - Слово офицера?
   - Слово офицера, - ответил торжествующий Изопеску. - Ну? - с нетерпением бросил он.
   Моргуненко молча кивнул головой, давая понять, что согласен.
   Префект не верил себе, что так неожиданно повернулось дело. Он бросился к карте.
   - Подойдите ближе, - позвал он, - и покажите на карте.
   Моргуненко подошел.
   - Показывайте, - торопил префект, держа наготове красный карандаш для отметок.
   Владимир Степанович обвел рукой всю карту и, спокойно улыбнувшись, сказал:
   - Но здесь, к сожалению, не все, господин префект. Это карта только Одесской области.
   Лицо префекта Изопеску побагровело, вылезли из орбит оловянные глаза. Он шагнул к арестованному вплотную, держа руку на кобуре браунинга. Но ни выстрелить, ни ударить он был не в состоянии. Несокрушимая сила и спокойствие Моргуненко окончательно парализовали его. Он отошел к столу и сдавленным голосом прохрипел:
   - Увести!