Федор Плесков
"ХРАБРЫЕ-БЕССМЕРТНЫ!"

   Его окликнули:
   - Скоков, ты где пропадал?
   Лоснящееся лицо полицая Глазунова, точно смазанное топленым маслом, расплылось в довольной улыбке.
   - О чем задумался? - переспросил он.
   - Задумаешься, пожалуй, - Шура был рад возможности не отвечать на первый вопрос.- Мать больна, а с ней еще трое малых.
   - Ладно, ладно... Иди к нам в полицию. Все беды кончатся. Обмундировка, жалованье, и добыть все можно, если не зевать, сыт, пьян и нос в табаке.
   - Дома рук не хватает. И боязно: вдруг красные вернутся...
   - Не вернутся. Сталинград взяли. Ленинграду капут, и Москва на ладан дышит. Советам конец подходит.
   - Так уже и конец?
   - Смотри не просчитайся!.. Я сегодня добрый... Надумаешь - в любой момент примем. Я похлопочу, хотя и коммунист твой батька был.
   ...В сумерках около дома Скоковых появился Миша Заворотынский. Похоже, Шура ждал его и сразу вышел за калитку. Обменялись несколькими фразами и пошли. Мать смотрела им вслед, пока они не свернули в проулок.
   А ребята пробирались садами и огородами, изредка останавливались где-нибудь под кудлатой яблоней, усыпанной плодами, и прислушивались. Так они оказались чуть ли не в конце села, у камышового плетня. Огляделись, подошли к хате, и Шура постучал в окно. Мгновенно на крылечке показался парень, тоже высокий, как Скоков, но пошире в плечах и какой-то угловатый, неуклюжий; руки были настолько велики, что кулаки казались кувалдами...
   - Проходите прямо в сарай.
   В складской половине сарая было окно. Хозяин подождал, пока ребята уселись на старых ящиках, и заговорил первым:
   - Василь Глазун в полицаи звал. Иди, говорит, служить...
   Увещевания полицейского вербовщика во многом походили на те, какие он употреблял и во время утренней встречи со Скоковым.
   - Что ты ему ответил? - забеспокоился Шура. - Поругались?
   - Не. Сказал: Кузьма Напханюк головой в омут не бросается. Надо, говорю, подумать, чтобы потом локоть не кусать.
   - Добре, думай,- усмехнулся Шура, -а Глазуна пока не задирай. Говори, мол, и хочется в полицию, да боязно.
   Заворотынский неожиданно спросил:
   - Отары твои где, Кузя?
   Они были одногодками. Напханюк бросил школу после семи классов и подался к овцеводам. Пока двое друзей доучивались, он стал настоящим чабаном.
   - Не успели эвакуировать. Старики в ярах прячут. Немцу овец не дадим. Так порешили.
   - Надо к своим переправить.
   - Там же тысячи голов!
   Изумленный Кузьма даже привстал. Поднялся и Скоков, протянул перед собой руку вверх ладонью.
   - Мы комсомольцы!
   Кузьма сжал его руку своими обеими как клещами. К ним присоединился и Михаил. Шесть рук крепко переплелись.
   - Смерть немецким оккупантам!
   - Смерть!
   - Смерть!
   Снова сели. Скоков сказал Кузьме:
   - Овец перегоним к своим. Где найти партизан - я расскажу. Сообрази, как перегонять. Мы тоже подумаем. А теперь...
   Он достал из кармана и положил перед друзьями лист бумаги, исписанный карандашом. Сумерки настолько сгустились, что читать было уже нельзя. Напханюк предложил:
   - Зажгу лампу. - И добавил:-Не здесь, в погребе.
   Часа три они размножали последнюю сводку Совинформбюро. Заканчивалась она припиской:
   "Товарищи! Теперь судите сами, чего стоят брехливые басни фашистов и их прихвостней о захвате Ленинграда и Сталинграда, о тяжелом положении под Москвой. Кого бьют далеко на запад от Москвы и на Калининском фронте?! Вчера вечером об этом передавало Московское радио...
   Не верьте гитлеровским брехунам!
   Смерть немецким оккупантам!.."
   Утром село Величаевское загудело, как улей. Сводку Совинформбюро передавали из уст в уста. За завтраком мать сказала Александру:
   - Болтают, что ночью аптеку украли. Всю как есть, до последней склянки. Даже пустых пузырьков не оставили...
   В ее голосе слышалось беспокойство:
   - Ты поосторожнее будь, зря по улицам не ходи... до полночи. Рисково...
   - Знаю: поймают - убьют или повесят.
   Мать отшатнулась и долго-долго смотрела на сына. Он не отвел взгляда, и она поняла, что ее Шура знает, на что идет, не может не рисковать и честно предупреждает об этом. Татьяна Алексеевна поняла: сын все равно поставит на своем, его ничем не удержишь. Да и надо ли удерживать? Сникла, сказала другим, просящим тоном:
   - Береженого и бог бережет.
   - Бог-то бог, - усмехнулся сын,- да и сам не будь плох. На рожон переть не собираюсь.
   С неделю Шура возвращался домой в сумерках, до наступления комендантского часа. Мать тревожилась. Она заметила, что часов около шести вечера он куда-то исчезает и возвращается примерно через час. Всегда в одно время. Скорее всего его отлучки имели какое-то отношение к листовкам со сводками Совинформбюро. Стоило ему в урочный час остаться дома, и на следующее утро в селе листовок не появлялось.
   Ночью к Александру пришел партизанский связной Петя Базалеев. Он передал указание Дрогина. Требовалось ускорить перегон отар на острова, поближе к Куме, с тем чтобы позже переправить их за реку, в расположение советских войск; определялись последние детали доставки в партизанский отряд величаевской аптеки...
   После обеда они встретились вновь. Петя Базалеев сообщил шепотом:
   - Дрогин одобрил твои предложения. В двадцать четыре ноль-ноль сам будет в селе. Явка у деда Прокопова. Старик надежный. С восемнадцатого в партии...
   
   * * *
   
   У хаты старика Прокопова его тихонько окликнули. Шура сделал несколько шагов и так же тихонько ответил. Из темноты раздалось:
   - Проходи!
   Через несколько минут он уже докладывал Дрогину:
   - Нас пока четырнадцать...
   О каждом Шура знал все: биографии у них почти одинаковые. Ни одному не исполнилось и восемнадцати, а младшим-сестре Ларисе и Кате Обмочевской - едва перевалило за четырнадцать. У всех семилетнее или среднее образование. А вот характеры разные.
   Кузьма Напханюк силен, смел до безрассудства, горяч. Мише Заворотынскому храбрости тоже не занимать, но в отличие от друга он вдумчив и рассудителен. Вася Обмочевский всегда слыл мастером самых невероятных, чаще всего несбыточных планов. Сестры Фелицыны, Шура и Маша, беззаветно преданные, исполнительные. Они размножают листовки. Лида Карабутова. У нее своя четверка девчат: сестры Антоновы, Маша Бойко и Наташа Калайтанова. Аптека - их дело. Разносят по селу, расклеивают на столбах листовки. И еще...
   - Тринадцатого можешь не называть, четырнадцатый ты, - подытожил Дрогин.
   В небольшой комнате тесно и удивительно тихо. Слышалось, как шипела и потрескивала тусклая керосиновая лампа.
   - Вот мы и собрались, - сказал Иван Карпович Дрогин.- Организация! В этом наша сила. А слабость? Если каждый начнет действовать на свой риск и страх, то организация перестанет существовать...
   Речь шла о способах конспирации в комсомольском подполье, о партизанской обороне, положении на фронтах. Под конец Иван Карпович сказал Шуре:
   - Давайте, Скоков, начинайте...
   Листы плотной бумаги с яркой красной звездой вверху и крупным словом "Клятва" мгновенно разошлись по рукам.
   Каждый подписал свой лист...
   Уходили по одному, по двое. Последними покинули домик старого большевика Скоков и Дрогин. Их путь лежал к камышам. Только на рассвете Шура вернулся домой.
   
   * * *
   
   Организация. Руководитель. Штаб. Все оформилось. Разработана и первая крупная операция. Точнее, три связанные между собой взаимообусловленные операции.
   Захват в сельской управе пишущей машинки.
   Перегон овечьих отар на партизанские острова в камышах.
   Захват списка комсомольцев и сельских активистов, составленного полицаями... Дрогин предупреждал:
   - Главное - люди. Ликвидируете списки, составленные старостой и полицаями для эсэсовского майора Шульца,- спасете жизни десятков и десятков людей...
   Скоков не возражал, он лишь отстаивал свою последовательность операций. Он знал, что списков еще нет, что староста только собирается их составлять, советуется с приближенными. Захват же пишущей машинки, так необходимой для печатания листовок, отвлечет внимание и фашистов и их прихлебателей от более важной и крупной операции - перегона отар в камыши и дальше - за Куму, в расположение наших войск. Понятно, что после успеха двух первых операций всполошатся и фашисты и полицаи, в спешке станут составлять списки. Вот тогда...
   - Логично,- согласился Дрогин. - Думаю, что такой план приемлем.
   Каждый участник операции получил задание и знал свое место. Ночью принесли из тайников автоматы.
   Настало время сказать о тринадцатом, имени которого Иван Карпович Дрогин не захотел называть даже в ту ночь, когда подпольщики принимали клятву. Его до времени должен был знать один Скоков. Тринадцатый - Тимофей Береговой - работал в сельской управе вместе со старостой и полицаями и должен был помочь захватить пишущую машинку.
   В назначенный день Тимофей сидел в управе и страшно волновался. Неожиданно в село нагрянул отряд немецкой полевой жандармерии. Неужели все полетит кувырком?
   Жандармам село показалось тихим, спокойным. К вечеру их распустили на отдых.
   Ушел домой староста. Ушел и начальник полицаев. В селе много виноградников. Вина хватит всем. В управе остались двое: полицейский и писарь...
   Темнело. С востока на село надвигалась огромная туча. И оттуда же, с востока, послышалась автоматная стрекотня. Близко. У самого села, в камышах. Полицейский и писарь бросились к окнам.
   Партизаны!
   Оба знали, что они где-то совсем рядом.
   Раздались выстрелы и в селе. Частые, беспорядочные, как удары крупного града по железной крыше... Послышался стук в дверь.
   - Войдите!-сказал писарь и насторожился. Полицейский достал оружие, взял наизготовку.
   Дверь открылась. На пороге стояла старуха. Древняя, сгорбленная, в темноте ее лица не было видно.
   - Я до штарошты. Мне жапишаться...
   - Нет старосты,- ответил полицейский, пряча пистолет. - Завтра приходи.
   - Ш хутора я. Шемь вершт...
   - Запишу, - словно обрадовался писарь и полез в нижний ящик стола доставать книгу перерегистрации граждан...
   Ящик стола почему-то не выдвигался. Писарь попросил полицейского:
   - Помоги.
   Полицейский склонился к ящику. Старуха мгновенно выпрямилась и ударила его в висок чем-то тя- желым.
   Рухнул полицейский. Наповал!
   Писарь побледнел. В первый раз видел такое. Подумал: "На суде было бы как в клятве: предателю Родины смертная казнь... Приговор приведен в исполнение".
   И зашипел диким шепотом:
   - Сашка! Какого черта стоишь столбом? Круши все! Громи!
   И сам первый запустил чернильницей в портрет Гитлера. Стал комкать и рвать бумаги. Опрокинул стол. Вместе свалили сейф на голову полицая.
   - А теперь вяжи меня. Да синяками не забудь украсить. Легче оправдаться...
   - Эх, Тимоша, - сказала "старуха" голосом Скокова. - Жаль, а надо... Откуда полицай этот взялся?
   - Дежурить назначили. Кто мог знать, что жандармов черт принесет? Ух ты, черт, тише бей!
   - Мне из-за них маскарад устраивать пришлось. Иначе к управе могли не пустить...
   За дверью послышался голос Васи Обмочевского. И еще чьи-то голоса, тихие, приглушенные. Скоков заторопился. Забрал у полицая пистолет, схватил пишущую машинку - и к выходу.
   - Кляп! Кляп! Рот заткни, не хочу орать...
   А двумя или тремя часами раньше этих событий Кузьма Напханюк появился у далекой степной чабанской землянки. В зеленых ложбинах и на желтых увалах серыми волнами переливались отары тучных овец.
   Ручьями вливались отары в камыши. И каждый ручей растягивался на добрый километр.
   Поздно вечером партизаны встретили чабанов на островах...
   
   * * *
   
   Разгром сельской управы враги приписали налету партизан. Величаевских жителей в этом не подозревали. Да и как подозревать? Разве кто-нибудь рискнул бы нападать на управу, зная, что в село только-только прибыли жандармы? Конечно же, налет совершен неосведомленным, но, очевидно, набравшим силу партизанским отрядом. Против него нужны войска...
   ...В Величаевском все чаще звучит одна и та же фраза:
   - Фельдлагерь фюр муницион...
   Что она значит? Шура Скоков перевел фразу и присвистнул: склад амуниции, а может, и боеприпасов. Накануне от подпольщицы Таи Барко из Урожайного поступило сообщение, что части генерала Гельмута Фельми через Левокумское движутся на Малгобек и Грозный. Им, видимо, и понадобился крупный склад боеприпасов.
   С утра начали возить боеприпасы в Величаевское. Весь день урчали моторы тяжелых автомашин. И всю ночь. И еще весь день...
   Школьные классы заняли гитлеровцы: прибыла охрана склада, подкрепление для местного гарнизона. А Скокову задание от партизан - забрать с фашистского склада как можно больше мин, гранат, автоматов и патронов, а остальное, если появится возможность, взорвать. И строгое предупреждение: зря не рисковать!
   Но как не рисковать, если фашистский гарнизон увеличился и опасность удвоилась? Тут уж не разберешь, что зря, а что не зря. Тем более что времени в обрез: вот-вот взлетит на воздух немецкий склад во Владимирском и гитлеровцы наверняка усилят охрану других складов. Надо спешить.
   На четвертый день, когда размещение немецких постов, смена караулов были изучены до метра, до секунды, Скоков объявил, что пора забирать оружие и боеприпасы со склада. На заседании штаба утвердили три оперативные группы захвата, назначили посты наблюдений и прикрытия.
   Еще вечером пошел дождь - сильный, ливневый. Потом он выровнялся и зарядил на всю ночь. Операция началась в одиннадцать, сразу же после смены караулов. Ребята радовались: непогода на пользу, утром враги и следов не обнаружат. Да и охрана не будет столь бдительной...
   Часовой забился в укрытие и не показывал носа. Шура взвалил на плечи ящик. Десять, сто, сто восемьдесят шагов. Тяжело, ох как тяжело! Так и хочется бросить ящик, но надо идти, и он идет. Под ногами чавкает грязь.
   Еще десять шагов. Еще. Вот и кладбище. Скокова встречает Лида Карабутова.
   Подходят другие, опускают ящики. Их подхватывают девчата из пятерки Карабутовой, тащат к камышам. Там ценный груз примет другая пятерка во главе с Аней Антоновой и понесет его дальше, в условленное место, куда должны прибыть партизанские лодки.
   В час ночи немцы меняют караулы. Ребята отдыхают. Потом снова двухчасовая горячая работа на пределе, на втором дыхании... И так до утра. Три смены караула, шесть часов.
   Вот и последние ящики уложены в лодки. Петя Базалеев с завистью говорит Шуре:
   - Здорово сработано! А я почтовый ящик...
   - Твое - впереди. Да и опасностей у тебя не меньше...
   В предрассветной мгле стеклянные нити дождя связывают небо с землей. Улицы Величаевского пустынны.
   ...В село Шура возвращается около полудня. Он рыболов, в ведре у него добрых полпуда разной рыбешки. Встречные поздравляют с удачей и тихо сообщают:
   - У немцев склад боеприпасов обокрали. В управе такое...
   
   * * *
   
   Рано утром Татьяна Алексеевна столкнулась с Тимофеем у колодца.
   Она была недовольна встречей с полицейским писарчуком и не скрывала этого. Тимофей же вроде и не замечал ее раздражения.
   - Что это вашего Шуры нигде не видно? - спросил он.
   - Кто же в такое время разгуливает по селу? Работы много.
   - Зайти бы надо к нему, да некогда. Завтра в восемь утра из Левокумки ожидается важное начальство. Опять же и старосты съедутся со всех сел. Вот и ношусь из конца в конец как угорелый. О пропитании ихнем приказано позаботиться, на постой определить.
   ...Дальше события развивались четко продуманному плану.
   Утром Скоков, Обмочевский и Напханюк встретили партизан в камышах, примерно в трех или четырех километрах от села. Отрядом командовал Василий Ермаков. Он уточнил с ребятами все подступы к управе и к школе, где находятся враги.
   В половине восьмого прискакал нарочный и сообщил, что по дороге из Левокумки перехвачены начальник по сельскохозяйственным делам и его полицейская охрана. На их машинах, переодевшись в полицейскую форму, партизаны должны двигаться в село...
   Настал час выступления. Подпольщики скрытыми путями повели партизан на окружение управы, школы и дома, в котором отдыхала смена полицейского караула. На околице Ермаков подозвал Скокова.
   - Дальше пойдем одни. Вас никто не должен видеть вместе с нами. Давайте по домам!
   Операция в Величаевском завершилась быстро. Старосты и полицейские не успели сообразить, в чем дело, как оказались под партизанским конвоем. Врасплох захватили и находившихся в селе немецких солдат.
   Три дня над селами Величаевским, Урожайным и хутором Кочубеевским развевались красные флаги с серпом и молотом - государственные флаги нашей Родины. Гитлеровцам пришлось снимать крупную воинскую часть с фронта, чтобы снова восстановить тут свой "новый порядок".
   Во время очередной встречи Дрогин сказал Скокову:
   - От имени командования приказано передать всем вам, подпольщикам, благодарность. Ваш вклад в успех операции оценивается высоко. Об этой операции сообщено в Москву...
   5 ноября, накануне великого праздника, в сводке Совинформбюро говорилось:
   "Большой урон немецко-фашистским захватчикам наносят партизаны, действующие в оккупированных врагом районах Северного Кавказа. Несколько партизанских отрядов за последнее время истребили до 400 немецких солдат и офицеров. Партизанами захвачены у немцев оружие и боеприпасы".
   В этом сообщении подразумевалась и удачная величаевская операция.
   
   * * *
   
   Погибли Дрогин и Петя Базалеев. Скоков был потрясен этой вестью.
   Наталка Антонова привела с собой вестника с хутора Кочубеевского. Шура видел его впервые, хотя знал о нем давно. Вестник был немногословен. Дрогин и Базалеев попали в засаду жандармов и полицаев. Силы были неравны - двое против четырех десятков оголтелых головорезов.
   - Эй, большевистское отродье! - кричали полицаи. - Сдавайтесь! Все равно вам живыми не уйти.
   Базалеев бросился было к камышам, но в это время ранили Ивана Карповича, и парень вернулся к нему, залег рядом. У партизан кончались патроны. Дрогин что-то кричал Базалееву. Тот поднялся и, отстреливаясь, короткими перебежками стал отступать. Но было поздно. Полицаи опередили его и уже поджидали у кромки камыша... Они напали на парня сзади, выбили из рук оружие.
   У Дрогина кончились патроны, а враг наседал. Он отбросил в сторону автомат, достал гранату и метнул ее в фашистов. Стоны, душераздирающие вопли. На какое-то мгновение стрельба прекратилась. И в наступившей тишине четко прозвучали два пистолетных щелчка. Один из полицаев ткнулся лицом в землю.
   Возобновилась отчаянная стрельба. Она то нарастала, то затихала. Дрогин уже не отстреливался. Неожиданно он появился в проломе стены. Поднялся во весь рост и пошел на врагов. Они стреляли в него, а он, весь окровавленный, в пыли и грязи, шел и шел на них. Остановился, пошатнулся, но не упал. Хрипло крикнул:
   - Берите! Или трусите?!
   И немцы и полицаи кинулись к нему. Он еще успел крикнуть:
   - За Родину! За победу!
   И когда уже враги были в двух шагах, швырнул под ноги последнюю гранату...
   - Мы отомстим, - сказал Скоков, выслушав рассказ товарища с хутора. - Сегодня мы устроим гитлеровцам такой фейерверк, что и на фронте такого не увидят. Отомстим за Петю, за Дрогина!
   - Отомстим! - шепотом повторила Лариса. - Отомстим!..
   Ребят вела Аня; она одна хорошо знала место стоянки немецких автоцистерн, помнила, где находится часовой.
   Дождь лил не переставая. Сторожко, на носках обошли школу...
   Вот и бензовозы. Но где часовой?
   Дождь... Темень... Забрался, наверное, в кабину автомобиля, укрылся от непогоды. Придется ждать смены караула.
   А дождь льет и льет. Зуб на зуб не попадает. Но ничего не поделаешь - надо! Так велит совесть. Так велят погибшие товарищи.
   Последний приказ Дрогина: ознаменовать 25-ю годовщину Великого Октября новыми ударами по врагу. Они пришли выполнить его, этот приказ. И ничто их не удержит.
   Часовые менялись часто: фрицам не хотелось мокнуть. Отстоявший свое вместе с разводящим ушел в школу на отдых. Ребята продолжали ждать. Следили за темным силуэтом часового...
   Вот он открыл дверцу кабины автомобиля. Влез на сиденье...
   Пусть устроится поудобнее. Пусть даже вздремнет...
   Пора. Скоков легонько толкает Кузьму локтем: действуй!
   Едва слышен сдавленный крик. Его заглушает монотонный шум дождя.
   - Пошли.
   Аня остается у дверей школы на посту. Ни один фашист не должен выйти раньше времени. Автомат наизготовку.
   Ребята открывают спускные краники баков с горючим, вентили автоцистерн. Скрежещут о железо ломики. Дождь заглушает... А вдруг услышат? Аня крепче сжимает автомат.
   Подходят Скоков и Вася Обмочевский. Шура легонько дотрагивается до плеча девушки:
   - Все. Пошли...
   Вспыхивает огонек зажигалки и гаснет. Потом пламя, несмелое, вытянутое в ниточку, начинает танцевать под дождем и тоже гаснет. Проходит еще минута - раздается взрыв. За ним - второй, еще более оглушительный. Третий... Столбы пламени рвутся в небо...
   Александру Скокову Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Остальные участники величаевского комсомольского подполья награждены орденами и медалями.
   На постаменте памятника золотыми буквами вы- сечено:
   "Храбрые не умирают. Храбрые - бессмертны!"