За хорошим и плохое следом пришло.
Утром Андрей вернулся с дежурства расстроенный: обнаружена рация. Тоненькая ниточка, связывавшая со своим миром, оборвалась. Как на,грех, даже не сумел связаться с «Волгой». И это случилось, когда оставалось только дать координаты объекта и получить время встречи авиации.
Обнаружена совершенно случайно. Прочесывали Озер-скую лесопосадку; немецкие овчарки вынюхали. Рассказал Андрею вернувшийся оттуда Воронок. Шепнул, между прочим, что все «хозяйство» сохранили как было. Засаду устроили. Непременно кто-то через денек-другой, а придет.
Это и успокаивало: они хотели нынче к вечеру прогуляться в тех краях с кобелем.
— Прогулялись бы, а? — Андрей с усмешкой подмигнул.
Ленька сидел на маленьком стульчике. Бурьяниной переворачивал на земляном полу очумевшую муху. Муха жужжала, кружилась, а подняться уже не могла, да и подыхать не хотела.
— Подавятся они нехай, гады, рацией, — успокаивала Галка. Уловила краем глаза Ленькину мрачную усмешку, накинулась на него: — Чего? Воронку вашему преподобному спасибо должен сказать еще.
— Может, сбегать?
— И сбегай.
Галка прихлопнула сильнее дверь, понизила голос, насколько могла:
— И без рации можно что-то делать. Да, да. А вот без голов ваших дурацких — сомневаюсь. Вон, стоят без горючего?! И еще прокукуют деньков пять, пока очухаются. Наверняка. А у нас есть время подумать.
Глядел на нее Ленька серьезно.
— Нынче вторник, — продолжала она. — Послезавтра пойду на станцию. Через ту связь спробуем...
Искоса наблюдала за Андреем, ждала, что скажет. Тот тщательно разжевывал кусок, запивая из кружки. На лице не дрогнул ни один мускул, будто разговор этот его вовсе не касается. Галку зло взяло. На язык просилось такое, что молчанием едва ли отделаешься. Но тут встрял Ленька.
Поднялся, застегнул пиджак. Синим светом полыхали у него покрупневшие вдруг зрачки:
— Беркута бояться нечего, ведет себя как пришибленный. Днями у тополя со скрипкой...
Молча глядел Андрей ему в лицо. Смуглые, туго обтянутые скулы юноши зарделись. Хмуро потупился, раздавил ботинком кружившую на полу муху.
Удивительно быстро сошлись эти два человека. И разница в такую пору немалая — шесть лет. У одного только мечты зеленые, у другого уже позади институт и год войны. А если день, проведенный в тылу врага, считать за два фронтовых, то опыт возрастет. Несомненно, у них было то общее, что объединяет всех честных людей. Вплетались и личные симпатии. Нравилась Андрею в парне смекалка, горячая напористость.
Ленька не однажды ловил на себе такой взгляд. Понимал его. И делалось ему неловко. Потому и хмурился, от неловкости. Андрей часто разглядывал лицо его влюбленными глазами, совершенно не слушая, что он говорит. Но это казалось Леньке; Андрею нравилась и эта неловкость в нем и сама попытка спрятать ее под хмурым взглядом.
— Ну, ну, слушаю я...
Андрей не отнимал рук с зажигалкой от сигареты — прикрывал усмешку.
Досказал Ленька без прежнего жара:
— Галка права, отнести нужно шифровку Скибе. И не возвращаться без ответа. Ракетницу и тут достанем...
Сел опять на стульчик; раскачиваясь, будто пробуя его прочность, добавил:
— А в Кравцов могу я сам... Вам с Сенькой труднее на ночь отлучаться, — усмехнулся криво, продолжая скрипеть. — У меня там полицай знакомый... Гнида. Заставлю и его ракеты бросать над аэродромом.
Андрей на шутку не отозвался. Построжал глазами — раздумывал. Зато Галка скривила ехидную улыбку.
— Вижу, и тебя в Кравцы потянуло... Оставь стульчик, а го у него голова уже кружится. Сенька так тот спит и видит...
Ленька с интересом разглядывал носки своих ботинок,— посчитал лучшим для себя промолчать. Но Галка не унялась на том:
— Гм, хоть бы одним глазком глянуть...
— На кого? — Андрей поднял светлые брови.
— Вот, спроси... Еще подерутся с Сенькой. Тот здоровый дурень, шею может свернуть.
Ленька побурел. Опять скрипел; Галка, довольная, только наблюдала за ним.
— Девка бедовая. — Андрей протер кулаком мокрые от смеха глаза. — Помню, видал... За такую не грех и бока намять другу.
Во дворе послышался голос — протяжный, женский. Галка выглянула.
— Денисиха что-то кличет. Вышла, притворив за собой дверь.
— Ну и язва Галка эта...
Андрей почмокал потухшую сигарету. Искал по карманам зажигалку и еще дольше вертел колесико — не зажигалась. ..
— А шифровку я уже составил, — сказал он, поправляя фитиль.
Ленька ничего не ответил на это. Глянул на него повеселевшими глазами и начал рассказывать ту «побаску» насчет немецкой зажигалки и русского кресала, что слышал от Сеньки в Кравцах. Может, и знал Андрей тот анекдот, да виду не подавал, смеялся искренне.
С жалобным визгом рванулась старенькая дверь. На пороге — Галка. Губы синие, а шея, щеки — в бурых пятнах. С трудом расцепила зубы:
— Верку схватили... Коменданта застрелила... Андрей повел шеей — воротник вдруг сдавил; у Леньки побелело лицо, будто выжали из него всю кровь.
Выяснилось: убит не комендант, а проезжий офицер. Случилось утром, в Сенькину смену: он стоял на посту возле комендатуры. Своими глазами видал и офицера. Даже угощал тот его сигарой. Узнав, что Сенька из хутора Кравцова, он достал потертый с замочком-молнией блокнот, заглянул в него и, добродушно подмигивая красным веком, передал их счетоводше, Марии Степановне, привет.
— От Франца, скажи. Да она еще помнит...
Сенька удивился, провожая взглядом до ступенек его широкую, обтянутую мундиром спину: откуда, мол, знает счетоводшу? И не успел скурить сигару до золотой этикетки, как услыхал выстрел. Раздалось в помещении; тотчас захлопали двери, послышался топот. Сорвался с крыльца и грузный баварец, стуча каблуками по коридору. Сенька — за ним.
Возле обитой жестью двери уже толкалось все население этого дома. Комендант, офицеры и их денщики, солдаты из охраны, повар в белом огромном колпаке и с широким, как лещ, ножом. Раздвинулась толпа. Вера! Сенька от неожиданности прижался к стенке.
Веру вели двое, заломив руки за спину. Была она в белом, розами, платье. Растрепанная коса болталась на груди, касаясь колен. Сенька даже лица ее не разглядел. Оттуда вытащили и того офицера, Франца. Ноги в бле-стящих сапогах безжизненно скребли пол, кудрявая рыжеволосая голова свисла, по чисто вымытым, выскобленным добела доскам тянулась вслед цепочка кровяных пятен.
Повар, тычась к каждому распаренной мордой, указывал выпученными глазами то по коридору, куда увели Веру, то в сторону приемной, куда протащили Франца. Никто ничего не отвечал, все пожимали плечами. Шепнул что-то на ухо ему баварец. Повар замотал сокрушенно колпаком, пробуя пальцем лезвие ножа.
Просигналила на улице машина. Вспомнил Сенька, что он постовой, выскочил к калитке. В нее входил станичный врач, Глухов. Гладко зализанный длиннолицый лейтенант-эсэсовец нес за ним кожаную сумку. Торопил в спину.
Сенька посторонился. С недоумением глядел на непокрытую седую голову врача (он знал его дочь, Катюшу,— учились вместе).
Подкатила красноколесая тачанка. На ходу выпрыгнул Качура, за ним Степка Жеребко. А погодя из-за угла почты вывернулся Ленька. Шел он посредине улицы, вдев руки в карманы. На Сеньку не глядел. 334
