В.М.
(продолжает рассказывать о том, как родственники узнали о казни
молодогвардейцев): …И вот Александр Иванович
Иванихин сидит у печи, курит, а матери Минаевой и Иванихиной разговаривают, что
живы дети. А Александр Иванович и говорит: «Нет, бабы, не увидим мы своих
детей, их в шахту покидали». Тут – дикий крик, они в обморок. Старшая дочь Иванихиных,
заведующая аптекой, у неё нашатырный спирт был – им она матерей приводила в
чувство. А он-то сидит у печки, курит… Я-то никак не реагирую, я не переживал,
я ещё не понимал… А он говорит: «Узнал я об этом от одного человека. Он сказал
мне, что ваших детей покидали в шахту пятую. Я пошёл посмотреть. Подошёл к
шахте, увидел на снегу клочки одежды, тряпки разбросаны. Видно, что здесь, на
площади что-то творилось. Выскочил полицейский… там было полуразрушенное здание
бани, он, видно ушёл туда погреться. Увидел меня, кричит: «Иди отсюда, а то
сейчас застрелю! И смотри, язык за зубами держи. Если скажешь – расстреляю».
И все эти дни – это почти месяц, он держал в тайне. И потом он долго не
прожил, потому что он внутри очень переживал…
Ну, а когда
это раскрылось – первый день, эта трагедия, крики, плач. А на второй день
масса людей пошла в полицию осматривать, масса людей пошла к шурфу.
Подошли к
шурфу. Из шурфа шёл пар и трупный запах. Близко стоять нельзя было – это
очень неприятный запах. Они ведь начали разлагаться, там, внизу – тепло и
сыро. И когда их доставали, они были вымазаны в илу. Ил – это разложившаяся в
воде порода – она стала илом…. Грязные лица, хотя лица уже разложились, уже
ни носа не видно, ничего….
М.Т. Вы были при извлечении?
В.М. Всё время я там был. Мы, ребятня, всё смотрели – и как начинали,
и как заканчивали. Так вот, значит, как доставали. Громов – это отчим
Почепцова, он был агентом полиции. Он тридцать человек выдал, указал – кто
коммунисты и их расстреляли. Но люди-то тогда ещё не знали, что он как-то
связан с немцами. И он, как шахтный инженер, взялся обследовать шурф: кто там?
Потому что никто не знал – кто там. Только ясно, что там трупы, потому что
запах идёт. И мужики где-то достали ручную лебёдку, трос нашли. А над шурфом –
рухнувший копер. Копер из металла сварен, на нём большие блоки, через них канат
опускал вниз клеть. А когда взорвали шахту, почти накрыло шурф искорёженным
копром. И зацепили блок, перебросили трос, нашли металлическую бадью, высотой
как бочка, зацепили. Громов сказал: «Я первый обследую». Сел в эту бадью,
начали его опускать. Была сигнальная верёвка. Мужики крутят…
М.Т. Он без противогаза был?
В.М. А где ж возьмёшь противогаз? Нигде не возьмёшь… И вот он начал
дёргать верёвку. Здесь мужики поняли, что это тревога. Значит, надо поднимать.
Подняли его. Он говорит: «я увидел на разрушенной лестнице труп…» А там ещё
металлическая лестница в шурфе была. Это на случай, если какая-то авария произошла
с клетью, которая опускала – по этой лестнице можно было подняться с 53-х
метровой глубины. Но при взрыве большая часть этой лестницы разрушилась. Так
вот Громов и говорит: «Опускаться дальше нельзя, дышать невозможно. На лестнице
я увидел один труп - он там застрял и висит. Значит, очевидно, там внизу ещё
есть трупы. Нужно всё это засыпать землей и сделать братской могилой.» Это ему
нужно было, чтобы никто не знал, кто там… К этому подключилась врач. Людей у
шурфа собралось полно – смотрят, что там. И она говорит: «Нельзя оттуда
никого доставать. Там трупный яд, он распространится среди людей и они помрут».
Может, она как-то связана была с этим Громовым, может она настолько грамотная –
неизвестно. Факт, что она тоже говорила: надо этот шурф сделать братской
могилой – засыпать его землей и не морочить голову по доставанию трупов.
Но уже на
второй день образовалась власть. Был уже представитель исполкома, и он сказал:
«Громова при таких разговорах не будем слушать. Андросов, давай ты будешь
бригадиром. И думайте, как будете доставать, изучать, что там и как там». И
говорили, что тогда с Ровеньков привезли – у кого-то там были спрятаны
костюмы спасателей. Это полностью резиновый костюм, маска, на спине – кислородные
баллоны. И вот по два человека в этих костюмах становились в эту бадью,
держались за трос, и их туда опускали. Им пришлось вначале разрыть эти трупы.
Там лежали сброшенные сверху куски породы, куски металла… Так начали доставать.
Один труп берут, ставят в эту бадью, сами эти два человека обхватывают, труп
достают, кладут здесь на землю. Здесь обмывают, по лицу понять не могут,
определяют кто это по приметам, нижней одежде. Они были только в нижней одежде.
На моей сестре были только трусики и гамаши. Гамаши – это такие шерстяные
чулки. Тёплые. Она в них ушла в полицию, она в них была… И, таким образом, всех
достали, всех обмыли, положили в гробы, закрыли белыми полотнищами, соседи
украсили – матери не могли, у них всё время обмороки, и т. д, и т.д. Это была
страшная картина… Украсили эти гробы цветами и повезли в парк, там вырыли
большую могилу и там похоронили, кого достали из шурфа – 72 человека.
Мы не могли
прочитать то письмо, которое сестра написала на дне металлической кружки.
Потому что мама оставила её как семейную реликвию, отмыла от остатков каши и
положила в сундук. Но, когда отмывала, она не смотрела, какое там дно снизу.
Главное, вымыла… И вот пошли уже делегации школьников, которые ходили по домам
и выпрашивали: кто платье, кто ещё что. И мама показывает эту семейную
реликвию, и вдруг ребята… или кто там был – я не знаю, я в это время учился в
институте… Увидели на дне остатки надписи, т.е. по краям, ближе к борту
остались остатки слов, написанные химическим карандашом. Единственное было различимо
- «Шура». Здесь или обращение к брату, а скорее всего – я считаю, она не
могла обращаться к брату. Что она ему могла говорить? Скорее всего, это был
остаток фразы. Она могла сказать: «Шура Бондарева видела в полиции список, который
она видела у Выриковой на новогоднем вечере». Значит, Вырикова предательница. И
это действительно так, это подтверждалось фактом. Но её не осудили – год
велось следствие, её выпустили, и она в Краснодоне уже никогда не появлялась.
Потому что, если бы появилась, матери бы её растерзали. И потом она уже в 90-х
годах, когда она стала героиней, о ней в газетах писали и по телевидению
показывали, она говорила: «Я всю жизнь боялась, что за мной придут». Т.е., она
даже этого не могла скрыть, что она боялась. Она чувствовала свою вину.
В своей
книге я описал доказательства, что Почепцов предал первомайскую группу ребят…
Некоторые пишут: «Почепцов единственный предатель, он предал всю организацию».
Неправда. Почепцов не мог знать всю организацию. И никто не мог знать всю
организацию. Даже Третьякевич не мог знать. Откуда он знал группу посёлка
Краснодон? Откуда он знал ребят в Семейкино? Откуда он мог знать ребят в
Первомайке? Хоть сестра (Нина) была с ним знакома, но они не встречались. Так
что один человек никак не мог предать… Так вот. Почепцов предал ребят из
Первомайской группы, в которой он состоял… И это я уже размышляю. Почему он
предал? Первыми попались трое: Мошков, Земнухов и Третьякевич. Их арестовали,
когда узнали, что они воровали подарки с машины, которая везла эти подарки на
фронт немцам. Девчата зашевелились, встревожились, потому что сразу стало
известно, что их арестовали. И буквально день была тревога, а потом
успокоились. Их арестовали за эту ограбленную машину, плёток дадут и выпустят.
И несколько дней никаких тревог, а 4-го января пошли аресты… Громов знал, что
его пасынок Почепцов в подполье. Он у него раньше спрашивал: «Кто это делает?»,
а тот с гордостью: «Это наши ребята вывешивали флаги». «А кто?» «Да вот ребята
в Первомайке, подпольщики и т.д.» Но Громов всё это держал в секрете, а вот
когда этот арест произошёл, он понял, что и сам заработает авторитет и заставил
Почепцова написать заявление. Тот написал заявление не в полицию, а начальнику
шахты, чтобы тот передал в полицию. И вот когда этот список первомайских ребят
попал – их и начали арестовывать. Ребят Первомайки хватали 4, 5, 6 января…
Читать далее >>
